Итак, каким образом следует писать историю?  Этот  вопрос  имеет очень древнюю  традицию.  Как  создавать историческую науку, чтобы она не оставалась набором зафиксированных форм, давно противоречащих заново открытым смыслам? Как  то, что сегодня кажется очевидным и присутствует между строк исследовательских анализов эпохи, оказалось бы доступно завтрашнему восприятию и имело бы минимальные возможности для профанации авторского смыслосодержания?

Каким образом означенное написанным словом, формой какого либо предмета  или устной традицией прочесть, не профанируя смысла, значения и функции  означенного?

Ответ на эти вопросы исследователи пытаются дать с помощью ключа, называемого методом.

Историю становления метода я начну рассматривать с третьего века христианской эры. Не потому, что до того не было попыток найти методологические подходы к воспроизведению существа исторических положений, а потому, что в этот период становления ранней европейской науки в одном и том же интеллектуально - временном супе, по доступным источникам, о которых будет сказано ниже, обнаруживается некоторая бинарная оппозиция, связанная с восприятием времени двумя способами представления. Авторами источников, о которых идёт речь, являются выходцы из одной и той же позднеантичной культурной среды. Это римские граждане Лукиан[2] и Тертуллиан[3]. Оппозиционность их взглядов  на много веков вперёд обеспечила  тот клубок  противоречий, из которого возникала вся последующая методологическая база  для культурно - исторического исследования. Документами, представленными мной для иллюстрации данной бинарности, будут следующие тексты вышеназванных авторов: Лукиана - "Как следует писать историю" [4]и Тертуллиана - трактат "О плаще"[5].

В первом источнике историческое время, следуя тексту, подразумевается автором как смена циклов: от мира к миру, от войны к войне. Циклы бесконечны. Во времени ничего не изменяется, в сути мира и войны ничего не изменяется. Острота вопроса состоит лишь в том, что главное в описании этой бесконечности: стоимость рыбы на рынке, которой интересуется солдат воюющей армии -  или хроника событий битвы. Лукиан, разумеется отдаёт предпочтение второму. Но предположим, что солдат не домохозяйка, и если его интерес описан, значит это, возможно, говорит нам о том, что он недостаточно обеспечен работодателем, либо  что  он солдат недавно, а до того занимался торговой или хозяйственной деятельностью. Такой информационный аспект значительно расширяет представление исследователя о данной войне и говорит, вероятно, о том, что в армии некому и не на что было воевать. Так  рассеивается миф о «чудесных» победах малых над великими, графика сменяется логикой[6]  и рождается знание об исторической действительности эпохи. Возникает элемент смысловой структуры, напрямую не связанный с этапами войны или событиями битвы, но сопутствующий этим событиям и влияющий на эти этапы. Он имеет и социологическую, и функциональную нагрузку,  но никак не относится к хитрости расположения войск и искусству полководцев.

Таким образом, Лукиан, пытаясь определить главную линию структуры, которая легла бы в основу метода  исторических описаний,  в частности, ставит для последующих методологов проблему  структуральной неоднозначности содержания прошлого вообще.

Теперь вернёмся к восприятию времени. На основе эмпирического наблюдения можно предположить, что история без времени не существует. Существует ли время -  это вопрос философский, не относящийся к задачам данной работы, а вот существует ли история -  это правомерный вопрос, когда речь идёт о методе её изложения. Если метод отсутствует -  мысль способна легко оказаться во власти мифотворчества, если метод в наличии -  мысль, а за ней и целые культуры, этой мысли следующие, рискуют оказаться жертвами, так называемых "превращённых форм".

Вслед за К. Марксом [7] возьмём, как пример "превращённой формы", историческую доктрину одной из религий и рассмотрим соответствующий ей метод создания истории.

Итак: Сотворение мира, Адам – Ева, Грехопадение, Наказание, Искупление страданием, Наказание-2, Армагеддон, Страшный суд.

Так в чём же здесь метод?

Он заключается в следующем: знание о прошлом на каком - то этапе своего развития фиксируется и не позволяет дальнейших манипуляций с ним. На каком - то этапе фиксируется и знание о будущем, которым также тяжело становится манипулировать даже на фоне происходящих не в унисон событий. То есть: земля, с трудом, оказывается круглой, планет, с трудом, оказывается не семь, а человек, с трудом, оказывается - страшно сказать - "тотемического" происхождения! (Я имею в виду дарвинизм). 

Но можно ли назвать это НЕ методологическим подходом к освоению истории?  Нет, нельзя!  Просто такой метод  работает, действуя, что называется , от противного.

С помощью данного метода создаётся некая авторитарная ось, со временем открывающая,  всё более, своё  абсурдистское содержание. Вокруг этой оси, с течением того же времени, верифицируя её,  возникает аккумуляция возмущённого сознания, обогащённого аргументами против. Эти аргументы своим многообразием и недосказанностью создают поле, в котором формируется то, что сегодня называется наукой. Привязаны же они, сии аргументы, всё равно и тем не менее, к первоначальной оси в соответствующих местах. Это минус. Зато организующая и мобилизующая функция такого метода -  несомненный плюс.

Поскольку продемонстрированная методология ассоциирует всё историческое время с определённым отрезком ("сотворение мира" - "страшный суд") и вне этого отрезка ничего не существует, восприятие времени начинает формироваться, точнее,  популяризироваться  в сознании , как линейное.

Итак, мной отмечено два типа восприятия времени: линейный и циклический. Об их индентификации существуют специальные исследования[8].  Моей же задачей является указание на  источник и возможное время возникновения двух методологических подходов к описанию исторического предмета или события, связанных с вышеизложенными типами восприятий.

Соответствующий линейному типу восприятия времени линейный тип восприятия истории  обнаруживает себя в качестве элемента  оппозиции циклическому типу восприятия в трактате "О плаще", написанном известным сподвижником ранней христианской церкви римским гражданином Тертуллианом. В нём

автор не рассуждает о том, как надо писать историю, но  подобно Диогену[9]  начинает демонстрировать схему того,  каким образом это может происходить. Тертуллиан применяет характерный для поклонника христианских воззрений  линейный метод создания  информации о времени.  Талант и высокий уровень античного образования автора  делает такую схему лишённой абсурдистскго элемента. Осью, аккумулирующей и организующей вокруг себя историю, выступает отрезок времени между точками «рождения и смерти»  римского плаща, знаковой величины, символизирующей всё велико-римское.

По проблемам анализа  данного произведения существует немало исследований[10]. Поэтому, не останавливаясь на такой задаче, сразу перечислю  компоненты уже окончательно оформившегося  линейного метода создания истории. Это:

центральная ось;

начало и конец - два этапа, подразумевающие промежуточные этапы;

и - подобное древесным кольцам -  гипотетическое пространство вокруг оси. 

В связи с недавними судебными разбирательствами[11]  по поводу современного авангардного искусства, я бы назвал его также пространством «карнавальной культуры».  И именно потому, что пространство «карнавальное», в нём  формируются новые научные и культурные парадигмы , избежавшие строгих взглядов ревнителей линии абсурда. К чести европейской культуры надо отметить, что ортодоксия всё же не сумела на протяжении веков остановить в ней развитие науки, в отличие от близких к ней по содержанию  других «линейных» культур.

Возможно, в том есть заслуга римского гражданина Лукиана.

Линейным  методом, несмотря на его древность, наука пользовалась до последнего времени. К нему придумана лишь  только  "шапка", называемая "историей современности". Эта "шапка" всегда применяется в конце условного отрезка той или иной оси, когда ось никак не хочет заканчиваться.

Однако, на долгие столетия  в методологической модели Тертуллиана  оставался незамеченным еще один значительный  аспект. Этот аспект  за много веков ДО предвосхитил знаменитые семиотические теории Чарльза Сандерса Пирса[12] и современные положения такой науки, как семиотика культуры. О них, применительно, к трактату "О плаще", следует заметить, что Тертуллианом  выведен характерный символ, который содержит в себе все свойства  семиотического знака. Это тот самый римский плащ. Плащ представлен античным автором по всем правилам[13] современной практики анализа культурно – семиотического знака. Будто специально позиционируя себя перед наукой далёкого будущего, в изложении этот символ наделён полным набором культурно - семиотических характеристик. Данными характеристиками или, точнее, свойствами римского плаща являются: 

изначальная смысловая доступность лишь для круга избранных;

привязка к обстоятельствам эпохи - или  датирование временем;

воображение знака с именем "Римский плащ" представителями разных этапов описываемой истории;

неисчерпаемость их представлений в последующем времени, находящемся уже за рамками произведения.

Обнаружив свойства семиотического знака,   соответствующие положениям известного  современного курса по семиотике культуры, читаемого в РАШ при РГГУ, в произведении о  плаще,  нетрудно обнаружить и процесс семиозиса, происходящего с его смыслосодержанием, означающим некое означаемое, и, в результате оного, оказывающимся  означаемым некими означающими. Из таких знаков, собственно, сегодня сложен Текст о римской культуре и истории соответствующего периода. Что тоже показательно и является частью линейного метода. Однако, сам по себе семиотический анализ автора древнего трактата погружает исследователя в мир уже совсем не линейного восприятия, а  связанного с наличием структур, ибо знаком может оказаться не только римский плащ, а, скажем, пища римлянина - та же рыба, или какая-то идея, воплощённая в ритуал, басню или миф. 

В этом месте своей работы подчеркну, что у двух различных методов обнаруживается объединяющий фактор.

Их объединяет явное  обнажение проблемы наличия элементов структуры, небезопасно обогащающих, в смысле культурно-исторического строительства, историческое исследование.

Прежде, чем перейти к современному структурализму и работам Клода Леви-Стросса, необходимо ещё добавить несколько слов о, метафорически выражаясь, "античном структурализме" и работах римского гражданина Лукиана.

В них не прослеживается ни начала, ни конца времени - всё и все существуют всегда, только в разных циклах. Вот Платон[14], например, отжив определённый ему цикл на земле, продолжает свою, свойственную ему в прошлом деятельность, на собственном небесном острове - создаёт там своё государство.

Вне земной жизни  люди  разных эпох встречаются, общаются, делятся  размышлениями о пережитом и почёрпнутом в предшествующем цикле существования.

Учитывая сведения об орфических табличках, на которые ссылается Бертран Рассел[15] в своей  «Истории западной философии» и другие[16] исследования орфических представлений о мире, с некоторой вероятностью можно предположить, что история циклического времяпредставления  как-то связана с положениями учения орфиков, где смерть только переход в следующий цикл состояний, что в свою очередь отражает более древние восточные взгляды  на пространственно-временное устройство. Но пока вероятность такой связи остается рабочей гипотезой. Главное же, что хотелось бы подчеркнуть в методе  изложения истории, связанном с циклическим восприятием времени, это наличие следующих элементов:

равноправие циклов времени, трансформирующееся в равноправие частей пространства;

неисчерпаемость времени, трансформирующаяся в аморфность исторических форм[17];

поиск главной линии структуры, отвечающей за восприятие содержания данной аморфности. 

По совокупности, всё вышеизложенное является источниками  методов  конструирования  исторических представлений так  называемой, современной европейской  науки. Они вскрыты с целью создания необходимого фона для изложения полемики, о которой пойдёт речь далее.

Эта полемика актуализировалась к середине двадцатого века христианской эры и породила научное движение, называемое структурной антропологией.

Суть полемики  состояла в критике существующих методов изложения истории развития культур наукой вообще и в критике представлений о современном  культурном этапе развития человечества в частности. Однако критикой не исчерпалось содержание структуралистского бунта.  Парадигмальное  значение ему придал метод, созданный лидером структуралистов -  французским учёным, философом и этнологом  Клодом Леви-Строссом.

Метод заключался в принципах[18]  по совокупности его составляющих. Эти принципы фокусируются следующим образом:

1) явление культуры рассматривается в синхронном срезе общества, в единстве своих внутренних и внешних связей;

2) явление культуры анализируется как многоуровневое целостное образование, а связи между его уровнями истолковываются в семиотическом ключе;

3) исследование явления производится непременно с учетом его вариативности — в рамках конкретной культуры или более широкой области, где происходила его трансформация.

Конечный результат исследования — моделирование "структуры", то есть предполагаемого алгоритма, который определяет скрытую логику, присущую как отдельным вариантам явления (инвариантные связи элементов и отношений между ними), так и виртуальным переходам от одного варианта к другому.

Целями методологического направления, которое опиралось на эти принципы, являлись  социокультурные явления так называемых "примитивных", то есть традиционных, обществ. Однако, по мере развития структурализма, эти принципы оказались применимы к исследованиям развития любых различных культур, по совокупности представляющих историю  человечества в целом. 

Опираясь на эти принципы, я продемонстрировал свой краткий пример анализа информации, не присутствующей при прочтении текста исторических документов,  но присутствующей в них как деконструктивная[19] составляющая, и, что важно, составляющая, дающая  определённое  представление об истории методологии в целом. Это - по поводу применения структурно-антропологического  подхода к историческому исследованию.

Теперь о самой структуральной полемике второй половины двадцатого века.