Тезисы.

1.      Заключения нейрофизиологических исследований о назначении двигательных функций танца как ранних доречевых способах создания коммуникации, к которым пришли  американские учёные Стивен Браун и  Лоренс Парсонс, могут быть подтверждены культурно-семиотическими исследованиями в  области изучения китайской гимнастической традиции, её метафизических основ и соответствующего историко-культурного материала.

2.      Традиционные китайские гимнастические практики являются результатом трансформации доречевых форм коммуникации.

3.      Такой способ осуществления коммуникации мог быть не только звеном в цепи эволюции речи, но и её альтернативной формой, иметь логико-философские основания своих практических преимуществ (Даосская доктрина Лао-цзы о приоритетах динамических смыслов вещей и явлений перед их речевыми и графическими эквивалентами - именами) и претендовать стать основой иного культурно-исторического развития человечества.

4.      До настоящего времени в китайских гимнастических комплексах «таолу» должны иметь место фрагменты информации, относящиеся к поздним этапам использования человечеством осмысленных внеречевых двигательных практик при создании сообщения.

Тело.

«Таолу» - это законсервированный набор тщательно выверенных движений, передаваемых из поколения в поколение как нечто целостное, имеющее смысл лишь  будучи в той комбинации, в какой это было создано изначально. Вариации возможны в двух направлениях. Это создание новой целостности из старых элементов и модернизация самих элементов, что сравнимо с каллиграфическими изменениями в иероглифике с течением исторического времени, например. И здесь следует обратить внимание на сходство физических черт «таолу» и графического текста.

Текст не представляет собой узор. Он ассиметричен. Буквы или иероглифы не подбираются по принципу украшения носителя. То же самое, за исключением случаев современных профанаций,  представляет из  себя комплекс «таолу». Этим он отличается от танца. Движения не повторяются с обязательностью исполнения одинакового количества раз в две, три или четыре стороны.

Из плохо поддающихся деформациям старых элементов могут создаваться новые ассиметричные комплексы. Которые также имеют частую тенденцию к устойчивости, наличие обязательной вступительной части, заключительную часть и развитие, так сказать, центральной идеи. Причём некоторые элементы в цепи различных телесных форм-положений  не располагаются рядом никогда, например, как твёрдый и мягкий знак.  

У каждой школы может сохраняться от одного до нескольких таолу. Но, подобно ограниченному количеству письменных знаков в языке, основной банк элементов в двигательных цепочках у большинства школ взаимоподобен.

Таолу могут быть древними или  не очень. Однако история практик толкования знакового содержания положений тела  как осмысленных сообщений может принадлежать ещё дописьменной традиции, глубоко уходящей своими корнями в метафизическую даосскую  концепцию тела  как микрокосма – сканера макрокосмических информационных потоков.

Предпочтительность для использования в древнем, например сяньском, сообщении именно  таких  форм передачи информации, а не каких либо ещё,  крайне мало осмыслена и изучена. Менее всего изучена причина стремления древних эзотериков избавиться от посредничества между адресатом и адресантом развившихся со временем письменных и речевых средств построения коммуникации. Где посредниками оказались звуковое смысловыражение  чего-либо и пространственно-графическое назначение его сути (письменность). Выражаясь языком франко-европейской философии, в восприятии ранних даосов, наследовавших так называемым бессмертным сяням, речь и письменность были не чем иным, как симулякрами, которые пытались фиксировать смысл выражаемой  лишь собственной динамической природой сингулярной точки, предлагающими восприятию только лишь её нонсенс (выражаясь в терминах  Жиля  Делёза из работы «Логика смысла»[1]).

По представлениям «Дао-дэ-цзин»,  создание культурой такого симулякра - "посредника" разрушило идею коммуникации человека с чем-то кроме "посредника", который, разумеется, забирает себе немалый "процент" от смысла передаваемой информации.

Пафос двигательных теорий таков, что, исключая «не сингулярных», если так можно выразиться, посредников, адресант оптимизирует сам процесс передачи содержания смысла от микрокосма к любой области макрокосма и обратно, где микрокосмом является человек – тело, его динамика, как неотъемлемая часть вселенной. Главная цель такой эзотерической коммуникации, конечно, минимизация смысловых потерь при обмене и усвоении информации (истины).

Итак, внеречевая парадигма  на определённом этапе вступает в фазу самоосмысления, которое в какой-то степени, возможно, отражает «Дао-дэ-цзин». Вместе с этим язык телесной архаической рефлексии претерпевает обретение структуры и техник, явившихся  базой для развития в дальнейшем традиционных китайских гимнастических систем. Весь мир отражён внутри «микрокосма» – «посредник» не нужен. Передача знания возможна лишь при контакте учитель – ученик, без букв и слов.

Результаты экспериментов американских учёных показали, что и движения ног также  активируют правополушарный гомолог области Брока, и это служит доводом в поддержку теории о «прото-танце», появившемся в древности как форма репрезентативной коммуникации.

Что ещё может указывать на примере китайской традиционной культуры на развитие и борьбу  внеречевой парадигмы со своей противоположностью?

У китайских метафизических концептов две основные черты.

Первая черта - это их стремление избежать описательных способов самовыражения и быть выраженными через логику языка схем и чисел. Тенденция к тому, чтобы исключить контакт со словом, прослеживается на протяжении всех лет становления китайских метафизических моделей.

Вторая черта китайских метафизических моделей заключается в том, что процесс их становления продолжается до сегодняшнего дня и имеет тенденцию объясняться и развиваться за счёт уже не метафизических, а физических и математических положений современных научных позиций.

Сразу однако следует отметить, что схематические и числовые модели  китайской метафизики выросли из описанных при помощи слова профилософских концептов, присутствующих в самых древних литературных памятниках (Дао-дэ-цзин).

Гипотеза состоит в том, что данные концепты выражали стратегическую сторону  принципов создания сообщения, которыми пользовалась культура внеречевых форм коммуникации древнего Китая.

Культура речевых форм попыталась отразить данные концепты при помощи своих средств выражения, что и вылилось в парадоксы и нонсенсы канонических текстов. Осмысляя эти тексты и чувствуя природу присутствующих там истин, эволюция культуры пыталась вновь отказаться от посреднических услуг слова и создать  схематическое, числовое и бинарно структурированное («И-цзин») выражение основ знания той эпохи, когда это знание не выражалось при помощи слов, а являлось частью мироощущения человека[2].

Вопрос: что же указывает на правоту такой гипотезы в метафизических моделях древнего Китая?

Ответ: в центре их внимания всегда находится человеческое тело, его свойства, соответствие пентастихийному ряду, отношение к тай-цзи-ту, его метаэнергетическая  природа и связь с окружающим миром.

Тело человека насквозь пронизано огромным количеством янских и иньских каналов, усеянных разного значения пунктами. По ним циркулирует энергия в человеческом теле. Статические, дыхательные и биомеханические упражнения служат улучшению этой циркуляции. Вся схема гармонично коммуницирует с внешними и внутренними проявлениями ци других пространственных форм и существ (если внутри себя она находится в правильном состоянии). Положение тела при такой коммуникации наполняет некое «сообщение», направленное вовне тела, эмоционально-смысловым содержанием, как бы находясь на «волне» Дао.

Циркулируя, энергия  конкретного человека находит контакт с окружающим его миром (и другими людьми в том числе), выходя из тела и возвращаясь в него обратно, сообщаясь и взаимодополняясь. Такое взаимодополнение, взаимосообщение и, в прямом смысле, взаимопонимание происходит благодаря рядам пентастихийных корелляций в окружающих нас пространственных формах и явлениях. При помощи движений и положений тела в сочетании с управляемым дыханием и трансцедентальными состояниями  метаэмоционального плана, энергия ци входит и выходит в планируемое время, в планируемом месте. Ряд таких мест метафизическая традиция локализует на теле человека. Это так называемые энергетические точки.  Ещё иногда они называются воротами. Таким образом, посредством дыхательных, медитативных или биомеханических упражнений те или иные ворота открываются и закрываются. Происходит коммуникация. 

Вот ещё одно любопытное замечание. Оно касается роли языка как части  тела. Дело в том, что в даосских традиционных телесных практиках (например, в цигун), чтобы циркуляция ци по двум главным меридианам (а, следовательно, и по всем не главным каналам) осуществилась, необходимо замкнуть оба меридиана в «Схему Великого Предела» (Тай-цзи ту). Это возможно осуществить только при соприкосновении  языка и верхнего нёба. Почему же круг не предполагает быть замкнутым изначально и без этого? Потому что ци - не равномерный поток, а управляемый адресантом в плане концентрации и разреженности. Разомкнул язык - и ци скапливается в байхуэй - верхней точке заднесрединного меридиана (возможно - циркулирует по какому-то выходящему за пределы человеческого тела кругу Тай-цзи ту). Сомкнул язык - и  мощный сконцентрированный импульс (с одновременным выдохом) понёсся по каналам внутреннего круговращения, пробивая образующиеся тромбы в энергетических руслах. Или ещё этот импульс, по воле адресанта, может через вышеописанные ворота вступить в коммуникационные отношения с пациентом, врагом, другим человеком - в зависимости от ситуации. В мировой литературе мы часто читаем фразу: "он тяжело вздохнул..." - это тот случай, когда персонаж непроизвольно обращается к практике цигун и доречевым техникам, ничего о них не зная. Но тело устроено так, что оно об этом помнит. Схематически такие импульсы на пути циркуляции ци напоминают узелковое письмо или, как будет отмечено ниже, язык триграмм "И-цзин".

Отметим: выдох и манипуляции с языком могут создавать разные звуки. Что теоретически послужило бы находкой в процессе развития систем звуковых сигналов, и далее - развития речи.

Что ещё?

Происхождение многих иероглифов ведёт своё начало от изображения человеческого тела, танцующего что-то или несущего на себе какую-то графическую информацию (наколку, медальон, маску). Например, слово "вэнь" - "культура" или "письмена" в древности изображалось в виде человека с татуировкой или магическим знаком на груди (по А.А. Маслову).

Фольклор изобилует противопоставлениями речевой и внеречевой доктрины. Например, сказка о колеснике Бянь из «Чжуан-цзы».

О «Дао-дэ-цзин»:  

не решился бы утверждать, что какой-то древний текст может оказаться последовательно и до конца выверенным структурно и методически. Древний текст не может не обрастать противоречиями в течение эпох своего становления. Не может не переписываться, не может не существовать в устной традиции до своего появления на каком-либо носителе. Одним словом, не может не быть до конца не противоречивым. Тоже касается Дао-дэ-цзин. Однако и структура и метод в большой степени присутствуют в данном документе. В чём они заключаются? По имеющейся перед глазами структуре - это большое методическое пособие с аннотациями и примерами о том, как не попасть в путы, говоря языком М.К.Мамардашвили, "превращённых форм"[3], и чем грозит неизбежание такого попадания в эволюционном - общественном и личном плане, как избежать этого и какая тому есть альтернатива.

Вся беда в слове. Человек доверяет ему истину, но оно никогда её не хранит, всегда спекулирует истиной и создаёт те самые "превращённые формы"[4], пользуясь которыми люди идут к состоянию дисгармонии внутри обществ и по отношению к окружающему миру. Но есть язык древних. Он используется теми, кто понимает путь-движение. В этом языке нет слов, поэтому нет спекуляций смыслосодержанием. Осуществляется он при помощи ци тела путём движения. Однако самое интересное в Дао-дэ-цзине заключено в методе изложения. Текст, разворачиваясь, пытается следовать принципам, изложенным в собственном содержании. Понятия, о которых говорится в тексте, часто остаются неназванными или описываются при помощи других понятий. Но самое загадочное - что иногда фразы, указав на что-то, как бы обрываются и создаётся представление о том, что заканчиваются они по замыслу автора именно жестовой манипуляцией. Иначе пособие не было бы пособием. Оно должно отразить примеры предлагаемого к пользованию способа коммуникации. Такой пример, возможно, продолжает фразу после слова "это" (21, 51, 54, 62, 72 чжан). Хотя я пользовался только переводом[5].

Предположим, что есть даосская концепция, в связи с которой  возникают всевозможные систематизированные двигательно-семиотические способы создания информации.

Может ли словарь двоичных кодов книги «И-цзин» (Книга перемен) служить средством перевода доречевых двигательных сообщений или продуктов их трансформации на язык понятных нам, хотя бы символически, смыслов? Вот вопрос, который предстоит решить. Но сразу надо отметить, что ответ на него не может претендовать более чем на гипотетический статус. 

И вот задача:

найти методологические варианты для описания двигательной практики как семиотической через толкование её, в том числе и при помощи логико-семантических структур «И-цзин» (Книги перемен) на основании культурно-исторических аспектов, указывающих на такую необходимость. Ибо принцип бинарных моделей присутствует как в чертах «яо», так и в телесных проявлениях ци-контактирования.

Чтобы семиотически интерпретировать  двигательную форму комплекса таолу, выглядят в определённой степени убедительными  лишь два пути.

Первый путь - это поиск графических ассоциаций между рисунком двигательной формы и теми или иными элементами в графическом становлении иероглифики. Такая интерпретация, вероятно, когда-то имела место в истории построения отношений между речевой и внеречевой культурой, но она противоречит изложенным метафизическим принципам построения коммуникации между телом и собственно человеком, и между телом и окружающим его миром. Такой аргумент указывает, что путь поиска с опорой на графические ассоциации не вполне верен. Хотя в исторической практике графическая интерпретация встречается довольно часто. Например, у Сунь Лутана в Кулаке восьми триграмм или в тай-цзи-цюань (в школе Чжан Саньфэн).

Другое дело - второй путь, где знаковая система построена на метафизической логике.

Я имею в виду И-цзин.

В отечественном востоковедении анализ знаков И-цзин, а также перевод их толкований, широко представлен трудами Ю.К. Щуцкого и, позже, А.И. Кобзева[6].

В них знак триграмм и иероглифические тексты конвертированы на язык вполне понятных современному человеку смыслов. Но как двигательную форму таолу интерпретировать с помощью триграмм  И-цзин?

Это представляет трудность.

В гексаграмме мы имеем триграммы. Иньскую и янскую. Как соотнести хотя бы  такую дихотомию с дихотомиями человеческого тела? Разделить тело на иньские  и янские части, скорее всего, что пытаются делать некоторые современные школы вышеупомянутых гимнастических систем, отвечает лишь графическому (пространственному) восприятию знака, что  противоречит теории даосского знака (назову это теорией сингулярного знака) как теории передачи информации через движение, где вне его информации нет. Поэтому я возвожу теорию даосского двигательного знака к метафизической теории об управляемой ци-циркуляции. Где  цикл, обращение ци, интерпретирован гексаграммой. Иньская и яньская часть цикла интерпретирована триграммами, а содержание триграмм - это и есть то "узелковое письмо", которое наполняет индивидуальным текстом каждое сообщение. Но с каким же гексаграммическим движением мы можем ассоциировать то или иное обращение ци? Ответ находится рядом. Это дыхательный цикл.

Он управляем, он является осью, на которую нанизано движение. Он может быть очень коротким – и, по метафизическим представлениям, безгранично длинным (даосское дыхание). Однако внутри себя он всё равно распадается на два троичных компонента: иньскую триграмму - вдох и яньскую триграмму - выдох. 

Что при этом происходит с телом? Оно принимает положения, соответствующие содержанию той или иной триграммы, соответствуя при этом той или иной периодизации ци-импульса. Каковы же эти положения? Это могут быть два или несколько смен положения тела, чей такт, возможно, связан изначально с каким-либо числом сокращений сердечной мышцы. Учитывая большой интерес древних даосов к циклическим и тактовым процессам внутри тела, такой заявляющий о себе элемент не мог быть оставлен без внимания.

Поступательные и отступательные движения могут быть интерпретированы здесь как янские или иньские элементы (яо) триграмм. В этом месте рассуждений мою логику можно пресечь на том, что я якобы обращаюсь в данном предположении к графическим смыслам поступательности и отступательности. Однако здесь нет противоречия с теорией движения ци. В любой боевой школе культурно-китайского происхождения без связи с семиотическими теориями можно узнать, что импульс ци направляется поступательным движением, а собирается и концентрируется в процессе отступательных движений.

То есть три поступательных движения на выдохе и три отступательных движения на вдохе  могут означать гексаграмму с тремя янскими яо-чертами янской триграммы и тремя иньскими яо-чертами иньской триграммы. Получилась гексаграмма Пи (Упадок)  - №12.

«Великое отходит, малое приходит… Не благоприятна благородному человеку стойкость» - таково её значение по Ю.К. Щуцкому. Таково же может быть и значение данной формы двигательного действия.

Далее, видимо, в дело вступают ряды корреляции. Например, то или иное действие тела в отступательном или поступательном формате может быть заменено или дополнено  (усилено, акцентировано) двигательными значениями из различных рядов корреляции, которыми изобилует пентастихийная система смыслов состояния ци. Вот отсюда и истории о шаманских плясках.

Остаётся добавить, что одновременно происходят непрерывные манипуляции с физиологическим языком, о которых также было сказано ранее.

Вышеописанная модель способа построения сообщения кажется невероятно сложной для исполнителя. Современному человеку расчёты, связанные с исполнением такой модели сообщения, представляются неосуществимыми. Однако я не предполагаю, что адресант в мире доречевых смыслов что-либо просчитывал, а адресат что-либо высчитывал. Весь процесс мог происходить просто на уровне архаической рефлексии. Которая  со временем, тем не менее, принимала культурные формы.

В таком описании двигательно-семиотического действия присутствует и ритм, и необходимая управляемая структура смысла, и даже прообраз речевого дублирования понятия, осуществляемого посредством выдоха и манипуляций с физиологическим языком. Однако не следует забывать, что это всего лишь идеальная модель, с которой необходимо работать, бесконечно сверяя её с новыми и новыми источниками. Только в этом случае можно будет получить о древности чуть более широкие представления.

Вывод.

Техника доречевых способов выражения смысла с помощью тела могла эволюционировать до очень высоких степеней развития. Искусство владения телом в такой практике определяло границу понимания адресанта адресатом. Эволюция интеллекта при совершенствовании подобного мастерства не могла ничего терять. Язык тела был изощрён настолько, насколько оказывалось изощрённым умение мастера выражать при помощи него тончайшие смысловые категории. После того как речь стала доминировать в человеческих обществах, возник конфликт, связанный с проблемой хранения смысла. До того смысл не хранился, а как бы передавался от одного человека к другому. Нельзя было описать действие или предмет, но можно было это показать, образно выражаясь,  через конфигурацию их подобий (отражений) в микрокосме, т.е. теле. Речь, а за ней и письменность, явились как бы хранилищем смысла, который, однако, в них не сохранялся, а претерпевал всяческие метаморфозы, поскольку ни речь, ни письменность микрокосмом в модели мира не являлись. Но речь оказалась удобным подспорьем в бытовом и физическом плане, что и определило её успех. Язык тела же перестал быть языком, а приобрёл иные, более профанические  назначения (оздоровительные, боевые, ритуальные). И в некоторых культурах сохранил даже часть своей технической мощи (китайские гимнастические практики). Однако проблема хранения смысла не исчезла. Смысл вещей и событий всё так же не хранился в фонетическом или графическом знаке,  а превращался из истины в ложь и наоборот. От этого возникли проблемы политического, социального и коммуникационного плана. Подобная драма, вероятно, развернулась  в первой половине первого тысячелетия до нашей эры на территории древнего Китая. Её проблематика легла в основу древнекитайского текста «Дао-дэ-дзин», где каждая фраза пропитана ностальгией  по уходящему за рамки опыта старопарадигмальному  способу отношений к смыслам данного нам в ощущениях мира.