Вопрос о том, есть ли будущее у даосизма в Европе в этом качестве, звучит на первый взгляд некоторым нонсенсом.  Способен ли даосизм занять сколько-нибудь заметное место среди метафизических или духовных представлений в сознании будущих европейцев, когда даже науке не слишком понятно, что это такое? Так есть ли будущее у даосизма в Европе? И если у нас не окажется ответа на такой вопрос, то давайте сформулируем его по-другому:

Есть ли будущее в Европе у китайской медицины, основанной на меридианально-энергетических теориях о потоках «ци» и пентастихийных рядах корреляции, есть ли будущее у двоичных гексаграммических кодов Книги перемен И-цзин (прообраза современного цифрового способа записи компьютерной  информации), есть ли будущее у культуры преобразования пространства по системе Фен-шуй? И интересуется ли кто-то этим в Европе? И есть ли будущее у двигательно-оздоровительных, дыхательных, боевых и прочих китайских гимнастических практик со всей своей ритуальной атрибутикой, как у  некоего духовного элемента в жизни различных представителей европейского населения?

В том случае, если следующим нашим вопросом окажется:  «а причём здесь даосизм?», это будет означать, что пришло время прояснить ситуацию с данным термином.  

Дело в том, что вышеперечисленные аспекты культуры происходят из теоретических построений и практических исследований древнекитайского института даосской теории тела как микрокосма, отражающего в себе все явления макрокосма вселенной и являющегося универсальным коммуникатором для создания сообщения и принятия информации. Содержание таких теоретических концептов указывает на происхождение их от шаманской и медиумной практики так называемых Бессмертных сяней (центральный Китай, первое тыс. до н.э.), танцующих людей или людей, выражающих себя через преодоление определённого отрезка пути семиотическим двигательным действием (сравним с китайскими гимнастическими танцами – формами таолу). Такое выражение себя и выражение через себя динамики окружающих человека смыслов, в доктринальном даосском каноническом трактате Дао-дэ-цзин (3-6 век до н.э.), является неким оптимумом существования, мерилом так называемого Пути - Дао. Существующий в соответствии с этим оптимумом человек именуется в различных источниках как человек Дао или человек Пути – даос , или бессмертный.

Главный теоретический аспект Дао-дэ-цзин можно выразить одной старой даосской идеологемой. Она звучит так: учитель учит не словами, учитель учит своим телом. Поэтому истинные слова похожи на свою противоположность, а истинное говорение представляет собой молчание.

В связи с этим следует предположить, что перечисленные в начале доклада аспекты культуры, прочно вошедшие в мир современной европейской действительности, представляют собой вневербальные схематические модели, которые лишь для профанического  пользователя, в том числе и исторического, снабжены комментариями.

Эти модели, как и другие модели даотического происхождения, например тай-цзи ту (схема великого предела – «капельки» инь-ян), чтобы не оказаться знаками статического характера, непременно указывают на некий динамизм внутри себя – на перемены!

Существует гипотеза, по которой даосские теории являются отражением конфликта двух культурных парадигм, связанных с коммуникационной проблематикой более ранних периодов эволюционного развития человечества.

Первая парадигма - это победившая парадигма, где слова и графические образы были призваны исполнять семиотические функции относительно смыслов явлений и вещей.

И вторая парадигма - парадигма внеречевая, объявившая природу смыслов динамической и подверженной постоянному изменению. Поэтому посредник между истиной и её семиотическим выражением не может быть такого статического типа как, скажем, слово или графический знак. В таком посреднике смысл или информация об изначальной истине умирает. Поэтому люди используют этого посредника исключительно для лжи. А истину представляют собой лишь их действия, т.е. путь тела во времени и пространстве. Этот путь и является оптимальной семиотической моделью или динамической схемой для выражения истины. Такова древняя даотическая теория.

Однако подобная проблематика занимала и занимает немалое место и в современном европейском сознании. Почитатели творчества французского философа Жиля Делёза например, в работе «Логика смысла»[1] читали о некоей постоянно изменяющейся сингулярной точке того самого смысла, отражающего истину, который человеческая культура подразумевает хранить в неподвижном графическом символе или звуке. Однако в таком знаке читается лишь нонсенс, порождающий дар новых смыслов, симулякров и, в некотором понимании, превращённых форм.

По представлениям Дао-дэ-цзин создание культурой этого симулякра разрушило идею коммуникации человека с чем-то или кем-то кроме «посредника».

Пафос двигательных теорий таков, что, исключая «не сингулярных», если так можно выразиться, посредников, адресант оптимизирует сам процесс передачи содержания смысла от микрокосма к любой области макрокосма и обратно, где микрокосмом является человек – тело, его динамика, как неотъемлемая часть динамики вселенной. Главная цель такой эзотерической коммуникации, конечно, минимизация смысловых потерь при обмене и усвоении информации (истины).

Гипотеза же заключается в том, что внеречевая парадигма  на определённом этапе вступает в фазу самоосмысления, которое в известной степени и отразили идеи, записанные в Дао-дэ-цзин. Вместе с этим язык телесной архаической рефлексии претерпевает обретение структур и техник, явившихся  базой для развития в дальнейшем традиционных китайских гимнастических практик и бинарной философии схем и чисел.

По мнению Дао-дэ-цзин, придерживающегося указанных ценностей внеречевой парадигмы, не представляет собой сомнения тот факт, что описания динамических понятий возможны лишь языком динамических выражений тела выражающего. Вне которого  существуют только симулякры смыслов.

К тексту Дао-дэ-цзин прилагается легенда о его написании. Она гласит о том, что её автор, высокопоставленный советник и мудрец Лао-цзы, никогда ничего не писал о знании, которым, по всеобщему убеждению, владел. И лишь уходя от мира вербальных  бессмысленностей, вероятно, в мир бессмертных сяней, по просьбе или по настоянию должностного лица, которая, похоже, являлась и условием пропуска автора из мира смысловых профанаций в мир истинных представлений, написал свой бессмертный текст. 

В нём Лао-цзы даёт определение понятию Дао. Дао – это великий образ, не имеющий формы. Или – постоянной формы. Познание его возможно только через след, который он, этот образ, оставляет и который мы способны воспринимать. Однако след Дао не есть Дао, а есть  лишь его противоположность, через которую следует познавать Дао.

Конечно, древний текст не может не обрастать противоречиями в течение эпох своего становления. Не может не переписываться, не может не существовать в устной традиции до своего появления на каком-либо носителе. Одним словом, не может не быть до конца не противоречивым. То же касается Дао-дэ-цзин. Однако и структура и метод в большой степени присутствуют в данном документе. В чём они заключаются? По структуре - это методическое пособие с аннотациями и примерами о том, как не попасть в путы, говоря языком М.К. Мамардашвили, "превращённых форм"[2], чем это грозит в эволюционном - общественном и личном плане, как этого избежать и какая этому есть альтернатива.

Вся беда в слове! Человек доверяет ему истину, но оно никогда её не хранит, всегда спекулирует истиной и создаёт те самые "превращённые формы"[3], пользуясь которыми люди находятся в состоянии дисгармонии внутри обществ и по отношению к окружающему их миру. Но есть язык древних. Он используется теми, кто понимает Путь-Движение. В этом языке нет слов, поэтому нет спекуляций смыслосодержанием. Осуществляется он при помощи ци тела путём двигательной практики. Однако самое загадочное заключено в методе изложения. Текст, разворачиваясь, пытается следовать принципам собственного содержания. Понятия, о которых говорится в нём, часто остаются неназванными или описываются при помощи других понятий. Иногда фразы, указав на что-то, как бы обрываются, словно оставляя место невербальному телесному выражению. Такое выражение, возможно, продолжает фразу после слова "это", следуя  переводу Бронислава Виногородского, или после указания на нечто невыразимое, следуя ряду других переводов (21, 51, 54, 62, 72 чжан)[4]. Далее разворачивается даосская картина мира, т.е. то знание, которое открывается овладевшему внеречевым способом познания, человеку Пути. В этой картине мы найдём и источник теорий о движении энергии «ци», и бинарные оппозиции, легшие в основу гексаграммических схем Прежденебесного и Посленебесного круга Книги перемен. И конечно, метафилософскую концепцию о теле, движении и истине, ставшую духовным компонентом, наполняющим всю последующую китайскую гимнастическую традицию.

Вот аналитическое изложение лишь некоторых массивов документа[5].

Чжан 10.

Концентрируя дыхание-ци, устремляясь к мягкости, способен ли быть в состоянии младенца [выражать себя без слов]?

Порождают и накапливают [в словах смыслосодержание].

Порождая [создавая смыслы], не вступай в отношения обладания [смыслом].

Осуществляя [делая движение], не отождествляйся [не называй его никак].

Возрастая [над смыслом], не главенствуй [не пытайся его подчинить].

…

Чжан 12.

Человек мудрости осуществляет внутренними органами; не осуществляет глазами [видит мир через энергию ци].

Чжан 14.

[Как ни называй, Дао словом не выразишь]

Смотришь на него, не видя.

Имя назови: «Рассеянное».

Слушаешь его, не слыша.

Имя назови: «Разреженное».

Ухватываешь его, не удерживая.

Имя назови: «Тончайшее».

Эту троицу нельзя определить, задавая вопросы [словами].

Как ускользающая нить [его смысловое значение].

Нельзя его определить именем.

Чжан 15.

Кто способен, будучи тихим [молча], постепенно переходить к движению [коммуницировать при помощи движений], будет плавно жить [без потрясений связанных со спекуляцией словом].

Чжан 27.

Совершенствование в движении — в отсутствии колеи и следа [колея - это то,  в чём движение не остаётся, - по аналогии со словом, в котором не остаётся смысл].

Если не чтят своих наставников и не любят свои средства [тело], то, даже обладая знаниями, пребывают в великом заблуждении [о передаче знания от учителя к ученику].

Чжан 29.

Для [объяснения] вещей существует чередование движения и следования, вдоха и выдоха, усиления и ослабления, возвышения и падения [техника языка двигательных форм таолу].

Это дает:

Человек мудрости отвергает крайность, излишество, полноту [дисбалансы ци].

Чжан 62.

Путь [движение]— красный угол мириад сущностей.

Сокровище для совершенствующихся людей.

Охраняющая сила для не совершенствующихся людей.

Красивые слова подходят для базаров.

Чжан 63.

[отравленые словом]

Осуществляют отсутствие осуществления.

Действуют в отсутствии дел.

Вкушают отсутствие вкуса.

Ведь, легко обещая, уменьшаешь веру.

Умножая легкое, обязательно умножаешь трудное.

И вот, Лао-цзы о себе и своём уходе:

Чжан 68.

В Поднебесной всегда называют мой Путь великим [дают ему имя].

А он, похоже, ни с чем несравним.

Ведь только потому и велик [он, что не имеет имени].

…

Если уподоблять [его имени или слову], то с течением времени он становится крошечным.

Чжан 70.

Речь [внеречевая практика] сущности моей [моего тела] — очень легка для осознания, очень легка для действия-движения [смысла движения].

В Поднебесной [то есть там, где он находился, в мире профанов] никто не способен осознавать [внеречевую практику], никто не способен действовать-двигаться [передавать смысл движением].

В речи [двигательно-семиотической речи] — наличие предков [важная идея, переданная предками из рук в руки].

В делах [в попытках выразить это?] — наличие владыки [ возможно, административного давления,  связанного с буквой закона?].

Вот только отсутствует осознание [неправильности такого положения].

Это дает [из-за этого]: Не «я» осознает.

Осознание «я» — это разреженность.

Подражание «я» — это придавание ценности [то есть, я живу не своей жизнью]. 

Это дает:

Человек мудрости покрыт грубой шерстяной материей [личиной чиновника], а за пазухой яшма-нефрит [знание истины][6].

Вывод.

Даосизм приходит в Европу не через теории, миссии или конфессии, хотя такой элемент тоже имеет место, а через практики, претендующие на духовное содержание, которое в них, несомненно, есть. Эти практики рано или поздно приводят наиболее продвинутых пользователей к антивербальным теориям достаточно внушительного, на самом деле, блока даосской литературы, своим содержанием отрицающей возможность существования сакральности слова или текста как такового. Что неминуемо должно породить противоречивые чувства в душах постепенно осознающих такой смысл европейцев. Связано это с тем, что традиционные европейские религиозные культуры построены на сакральных иудаистических текстах – на слове Божием, ниспосланном свыше через пророков, что, по логике даосизма, является не словом Божиим, а лишь его противоположностью – следом Бога на земле (а может быть, и Дао), лишённым собственной божественности. Такая постановка вопроса, вероятно, способна привести к переосмыслению частью паствы ряда библейских истин. Что, в конечном счете, может закончиться реформацией всего религиозного духа Европы. И философия, как паровоз перестройки, давно делает в эту сторону заметные шаги.